"Стройные формой любовные песни…"
"Стройные формой любовные песни…"Михаил СапоновМанифест эпохи Ars NovaНаука Музыки - о том,Как петь, плясать и веселиться.(Et Musique est une science,Qui vuet qu'on rie et chante et dence.)Гильом де Машо. ПрологТворчество великого музыканта, поэта и летописца, дипломата и каноника Гильома де Машо (ок. 1300-1377) для нас – вершина эпохи Ars Nova. Его полифонические песни затмевают аналогичные композиции предшественников, его повествования снабжены, как и было принято в его время, лирическими вставками, часто музыкальными, но пронизаны при этом особым обаянием. Его "Месса Нотр Дам", в отличие от прочих полифонических месс того времени (сборников разных анонимных сочинений на тексты ординария мессы), впервые в истории музыки выдержана в едином авторском стиле. Беспримерный биографический текст "Правдивого повествования" стал первым в истории французской литературы романом в письмах, да еще сочетающим в себе прозу, поэзию, музыку и отменные художественные миниатюры (иллюминации). Никто иной в XIV веке подобным универсализмом не обладал.Казалось бы, если Машо и не оставил теоретического трактата, этот пробел счастливо восполнен трудом его соотечественника – образованного музыканта, поэта и философа, епископа Филиппа Витрийского (Филиппа де Витри, 1291-1361). А сам Гильом, следовательно, должен оказаться его сподвижником. Часто их называют рядом, и это удобно (сочетание "Витри и Машо" звучит почти как "Дебюсси и Равель"). Но между двумя средневековыми музыкантами и в жизни, и в творчестве не так уж много общего (за исключением разве что пристрастия к изоритмии[i] в мотетах). Написанный, по-видимому, между 1320 и 1325 гг. трактат Филиппа Ars nova ("Новое учение")[ii] сегодня многие (в основном те. Кто его не читал) ошибочно пытаются назвать "манифестом" эпохи, а ведь никаких общеэстетических идей и вообще ничего "манифестного" в этом тексте нет. Но хотя бы положения величайшего теоретика эпохи Ars nova должны, казалось бы, подтверждаться музыкой ее величайшего практика – Гильома де Машо. Увы, даже свои баллады – стилистически наиболее радикальные многоголосные композиции – Машо нотировал большей частью довольно традиционно, вовсе не поражая на каждом шагу блеском "витрийской системы", как ныне мы склонны были бы того ожидать.Мы удивимся консерватизму Гильома, когда обнаружим в его рукописях черты, близкие скорее его предшественнику Адаму де ле Аль (Adan de la Ale)[iii], чем современникам, не говоря уже об "авангардных" последователях Гильома де Машо – маньеристах Ars subtilior[iv].Машо гениален не "выпирающими" новациями, легкими на распознание, а глубинным универсализмом, объединившим лучшее в искусстве двух миров – устного и книжного. Первый представлен менестрельной поэтикой (устный профессионализм выдающихся певцов-сочинителей и великих мастеров-инструменталистов), а второй – поэзией Данте, Петрарки, музыкальными композициями школы Нотр Дам[v] и т.д. Творческие навыки и приемы, сложившиеся в искусстве менестрелей – поющих поэтов и инструменталистов Средневековья, - влияли на книжную поэзию и на письменную музыкальную композицию постоянно. Поэты-грамотники писали с оглядкой на эффекты устных песнеслагателей. Рефренные песни жонглеров служили материалом для всякого музыканта-клирика, владевшего и основами их искусства – joglaria, minstrelsy. Это влияние порождено и соперничеством книжников с "устными профессионалами", и ловкими заимствованиями, и творческой ревностью. Для поэтов-клириков оно оказалось сильнее старых латинских поэтик и настолько к месту вошло в их стихотворство, что многие красоты устной словесности менестрелей стали приписывать только "высокой" книжной литературе. Даже запись "устных шедевров" стала восприниматься наравне с книжной литературой. Уже Данте упоминал провансальских певцов, никогда не называя их "трубадурами", как это делают сейчас[vi]. Задолго до Машо его яркие предшественники Жанно Лекюрель (Lescurel) и Адам де ле Аль уже использовали в своих композициях ( в т.ч. многоголосных у Адама) жанры популярных жонглерских шансон. Используя эту остроумную идею, Гильом создал целое наследие полифорнических песен, выдержанных в менестрельных "твердых (рефренных) формах", издавна бытовавших только в устной среде (в трубадурских сборниках их нет): им положено на музыку двадцать ронделей и тридцать три виреле. Машо вслед за Жанно и Адамом создал свои композиторские версии старых, некогда танцевальных, песен, но самобытно преобразовал их и возвысил – так же, как пять веков спустя Шопен переосмыслил мазурки (Р.И.Грубер назвал Машо "Шопеном XIV века"). Подобно Моцарту или Баху, Машо был великим традиционалистом: его творческая новизна проступала в силе его гения, а не в объявлении новаций. Это прекрасно поняли его современники. Великим музыкантом и поэтом Гильома де Машо продолжали называть и десятки лет спустя после его кончины, а его последователь Эсташ Дешан (Deschamps) величал его "земным богом музыки" (mondeins dieus d'armounie). Он же в 1392 г. обобщил творчество своего века в трактате "Искусство сочинять стихи и слагать песни" (Art de dictier). Этот труд долго считали первой французской поэтикой, забывая о поэтике более оригинальной – той, что двадцатью годами ранее написал Машо. К ней и обратимся.К своему раннему произведению "Сказанию о саде" (Dit dou vergier) Машо много позже (ок. 1370/71 гг.) добавил знаменитый Пролог, который на самом деле стал исторически первой известной нам французской поэтикой, к тому же включавшей и вопросы музыки, а также все то, что сегодня мы называем эстетикой – концепцию содержания творчества, его основных тем, поэтических мотивов и даже жизненное кредо автора.Пролог разворачивается как лицедейство. Главный герой здесь – сам автор. Его заключительному монологу предшествуют первый и второй "акты", симметричные по форме, по сюжету и по смыслу. На выстроенной таким образом сцене вокруг Гильома толпятся восемь персонажей – аллегорических фигур, как в романах и представлениях (моралитэ) того времени. Это Природа (Nature) и при ней трое чад: Разум (Scens), Риторика (Retorique)[vii] и Музыка (Musique). Во втором "действии" Любовь (Amours) также приводит своих детей: это Нежный Помысел (Dous Penser), Услада (Plaisance)и Надежда (Esperance). Чада, правда, безмолвны. В разговор вступают только старшие. Ситуация в целом построена по образцу снов в словесности той поры[viii]. Природа обращается к Гильому в жанре баллады (кстати, в его музыкально-поэтической лирике баллада преобладает), имена ее детей составляют в балладе текст рефрена – это последний (девятый) стих каждой из трех строф. Гильом отвечает в той же форме. Нечто подобное происходит в следующей сцене с новыми гостями: вновь баллада (три десятистрочные строфы) и симметричный ответ. Машо обращается с почтенными гостьями не как клирик, а как поэт-певец со своими меценатами: каждая из его ответных баллад сочинена в духе посвящений покровителю, т.е. почти не содержит рассуждений о профессиональной стороне его искусства, но заполнена хвалой, поклонами и клятвами преданности. Языческого привкуса тоже нет: Природа и Любовь – не богини, а светские покровительницы. Как и над самим автором, над ними тот же Господь и Божественная (Христианская) ипостась музыки – от пения мессы до восхваления Бога-Отца ангельскими устами в раю. Но об этом – уже в заключительном монологе Гильома. После балладных реверансов в адрес аллегорических гостей этот монолог поражает насыщенностью и остротой. Машо начинает его с перечисления излюбленных жанров. Почти все они – музыкальные. И тут же обозначена цель работы над ними – служение дамам. Попутно достигается еще один результат – нравственное совершенствование сочинителя. Занятый такой работой, он непременно отличится благородством и галантностью, молодостью и открытостью. Любые низменные страсти при этом исключены.Но самое интересное начинается чуть далее, когда, на мой взгляд, разъясняется сущность искусства Машо и XIV века вообще. Этому центральному положению Гильом уделил наибольший объем текста, и рассудил так: даже имея дело с мотивами печали (triste matiere) выстраивать вещь следует только в жизнерадостном ключе (est joieuse la maniere). Более того, сам художник в момент творчества должен находиться в особо отрадном расположении духа. Дело здесь не только в избегании уныния как греха. Творчество – это всегда восторг. Божественный восторг. Трагичность темы не может нарушить красоту создаваемой вещи, затейливость и занятно...
Другие файлы:
Застольные песни для русской души
Книга «Застольные песни для русской души» – это сборник песен на все случаи жизни. В ней содержатся русские и украинские народные застольные песни, ро...
Полный народный песенник
11 МбСборник содержит в себе лучшие старинные песни, выправленные со слов лучших народных певцов и по старинным сборникам : Песни девичьи любовные, н...
Лейся, песня. Сборник песен.
Тексты советских, русских песен.Содержание:Песни о Ленине и Сталине.Песни о РодинеПесни борьбы и свободыПесни гражданской войныПесни о свободном труде...
Великорусскія народныя песни (7 томов из 7)
«Великорусские народные песни» (изданное профессором Алексеем Ивановичем Соболевским. СПб., 1895—1902. Т. 1—7) — первый в русской фольклористике и наи...
Песни народов Дагестана
В книге представлены лучшие образцы богатого песенного творчества народов Дагестана: эпические и исторические песни, баллады, любовные, обрядовые, тру...
