Вопросы депортации в произведениях калмыцких писателей и поэтов

Художественно-онтологическое исследование проблемы депортации в литературе Калмыкии. Анализ литературного наследия ярких представителей калмыцкой литературы по данной проблеме: Балакаева, Джимбиева, Кукаева, Нармаева, Тачиева, их произведения и значение.
Краткое сожержание материала:

Размещено на

Размещено на

Вопросы депортации в произведениях калмыцких писателей и поэтов

Прошло 70 лет со времени трагических событий, связанных с депортацией калмыков. Однако тема насильственного выселения, тема репрессий по национальному признаку до сих пор остаётся одной из самых приоритетных тем исследования в трудах историков, политиков, культурологов и т.д. В связи с этим сегодня актуализируются и исследование национальной литературы по вопросам депортации, что имеет большое культурное, общественно-политическое и общечеловеческое значение. Утверждение демократических позиций в российском обществе сопровождается новым осмыслением истории и культуры и характеризуется обострённым вниманием к национальным духовным ценностям, к тем проблемам, которые не были достаточно освещены.

Исследование депортации народа в художественной литературе - проблема многоаспектная. Произведения о депортации калмыцкого народа не получили должного освещения в критике, рецензии были единичны [Джамбинова 1993]. Однако тема ссылки народа в художественных произведениях затрагивалась в ряде научных статей литературоведов [Джамбинова 1993; Манджиев 2004; Менкенова 2003].

Литературовед Н. Манджиев посвятил этой теме свою работу «Калмыцкая проза о депортации: концепция человека» [Манджиев 2005], в которой для исследования проблемы депортации народа избрал центральный вопрос художественной концепции литературного произведения - концепцию человека.

В 1923 г. на ХII съезде партии И. Сталин сказал: «Ежели мы на Украине совершим маленькую ошибку, это не будет так чувствительно для Востока.… Стоит допустить маленькую ошибку в отношении маленькой области калмыков, которые связаны с Тибетом и Китаем, и это отзовётся гораздо хуже на нашей работе, чем ошибка в отношении Украины».

Через 20 лет, после сказанных слов, Сталин подверг калмыков ссылке в Сибирь. Какое лицемерие!

Как ни страшно это говорить, но Великая Отечественная война помогла Сталину в реализации задуманного устройства советской нации. Она предоставила ему возможность как бы мотивированно объявить изгнание с родной земли калмыков, карачаевцев, балкарцев, чеченцев, ингушей и крымских татар. Их всех объявили в измене родине, даже тех, до чьей территории враг не дошёл, и тех, кто сражался с ним на фронте.

История калмыцкой литературы свидетельствует о том, как губительна была депортация народа, длившаяся 13 лет, прервавшая развитие национальной культуры.

Первые произведения калмыцких писателей о депортации народа были изданы в 60-е - начале 70-х годов. Это были произведения А. Балакаева «Три рисунка», «Судите меня сами» [Балакаев 1969], А. Джимбиева «Когда человеку трудно» [Джимбиев 1971], А. Бадмаева «Золото в песке не затеряется», названном в переводе на русский язык «Там, за далью непогоды» [Бадмаев 1970], А. Кукаева «На берегах Оби» [Кукаев 1988], М. Нармаева «Счастье само не даётся» [Нармаев 1971]. В 1982 г. была опубликована повесть А. Тачиева «Запах полыни» [Тачиев 1982]. В начале 1990-х гг. выходит в свет роман А. Балакаева «13 лет, тринадцать дней» [Балакаев 1995], чуть позже повесть Т. Бембеева «Дни, обращённые в ночь» [Бембеев 1991].

Автор монографии «Калмыцкая проза о депортации (некоторые аспекты концепции человека)» Н.Ц. Манджиев отмечает, что в прозе о депортации конца 1980-1990-х гг. «сосредоточились основные содержательные, эстетические искания современной калмыцкой литературы, но, тем не менее, в ней доминировала более всего познавательная функция» [Манджиев 2005].

Речь идёт о прозаических полотнах. Поэзия в ожидании не стояла. Видимо, отсчёт необходимо вести с поэмы Д. Кугультинова «От правды я не отрекался», написанной в 1956 г. [Кугультинов 2002: 260].

За то, что я посмел в крутое время Судить в стихах жестокий произвол, - Ни денег я не получил, ни премий, Широкой славы я не приобрёл…В то время гнев несправедливый, дикий Нас подавил…И свет для нас потух. И даже слово самое - «калмыки» - Произносить боялись люди вслух…

Давид Кугультинов - бывший офицер-фронтовик, после демобилизации из рядов Красной Армии был арестован и осужден на 10 лет.… На суде Кугультинову было также предъявлено обвинение в том, что он в письме Сталину осуждал преступное выселение калмыцкого народа и предлагал возвратить народ в родные места, сформировать из калмыков национальную дивизию и отправить на фронт. Поэтическое и гражданское дело Д. Кугультинова живет в сознании калмыцкого народа как память о пережитом, как образное, поэтическое воплощение творческого духа народа, его национальной философии, познанной и выраженной в поэзии

Поэт, его судьба, образы земляков, родная степь составляют единое полотно в поэме «От правды я не отрекался». Лирический герой произведения верит в торжество правды и справедливости. И поэтому он говорит: Не потерял я совести и страха, Не позабыл природный свой язык, Под именем бурята иль казаха Не прятался… Я был и есть калмык! (пер. Ю. Нейман).

Видимо, какая-то телепатия существовала между поэтами-писателями-калмыками, находившимися в Алтайском крае, в Норильске, на Салехарде, в Магадане, в Красноярском крае: они чувствовали друг друга и сопереживали страданиям родного народа…

Но писать в то время, а тем более печатать написанное, было запрещено: им самим о себе, и другим о них. Цензура не пропускала в печать даже их имена. Ну, а если и возникала такая необходимость, то только в ключе официального государственного обвинения, как об изменниках родины, предателях, диверсантах, шпионах, бандитах и прочее в том же роде. Вся литература, изданная до депортации калмыков, и не только художественная, была изъята из обращения, уничтожена, спрятана в архивы, спецохраны. В литературе, вышедшей позднее, калмыки с их историей, жизнью, бытом, искусством вычеркивались либо подменялись другими. Изымались из памяти людей, из энциклопедий, справочников, учебников, научных трудов и статистики. Как тут не вспомнить о манкуртизме.

Писатели Калмыкии, и те, кто погиб в годы репрессий, и те, кто гнул спину на рудниках, лесоповалах, золотых приисках Сахалина и Магадана - все испытали на себе тяготы сложных времён. Даже уцелев в страшной мясорубке, они продолжали нести тяжкий груз внутреннего напряжения, от которого так и не смогли освободиться. Это С. Каляев, К. Эрендженов, Х. Сян-Белгин, Л. Инджиев, А. Джимбиев, Д. Кугультинов и другие, которые проявили мужество и стойкость, сумели заниматься литературной работой в нечеловеческих условиях. Они - пример жизнестойкости народа. К сожалению, такова судьба нашей литературы, волей судьбы оказавшейся отторгнутой от традиций предшествующих веков. Страшный удар, нанесённый в декабре 1943 г., был губителен для народа: репрессии, начатые государством, расширялись и коснулись не только отдельных личностей, группы людей, а целой нации.

Трудности реальной жизни неизбежно обостряли в людях тоску по родной земле, которую они пронесли через все тринадцать лет разлуки. Не случайно в народе говорят: «Потерявший друга - семь лет скорбит, потерявший родину - всю жизнь горюет». Но тоска и горесть не могли заглушить неугасающего чувства веры, что справедливость рано или поздно одолеет хулу. И потому каждый калмык носил в сердце согревающую душу надежду на возвращение к неоглядным степным просторам.

Х. Сян-Белгин в стихотворении «Родная степь» [Сян-Белгин 1962] как нельзя точно выразил чаяния своего народа.…Я надеждою жил, я всегда был на страже, И годами мой мир был надёжно храним, Степь являлась ко мне не виденьем миража А реальным простором, до боли родным. Думал сесть на коня да в широкой размашке, Словно с крыльями счастья, взлететь на бугор. И смотреть, как бредут по полыни барашки К голубой, ненаглядной прохладе озёр… Я спешил к тебе, степь, сил в пути не жалея, Вижу всю в полынковом шелку наяву, Снова с юным восторгом бегу по траве я И, как школьник, тюльпаны горячие рву. Здравствуй, степь! Как приятно ласкать тебя взором! Я вернулся к тебе, слёз любви не тая, Ты в пеленках носила меня по просторам, Здравствуй, степь, моя сила и гордость моя! (пер. В. Стрелкова и Д. Долинского)

Дыра размером в тринадцать лет. В эту дыру со свистом улетали огромные, накопленные народом за много веков, богатства - язык, культура, литература. Калмыкам запрещалось учиться в ВУЗах и СУЗах, 13 лет о народе не упоминалось ни в газетах, ни по радио, калмыки не имели гражданских прав. И всё было против тебя: и страна - великая и могучая, и законы, и остервенелое время. Всего несколько лет - где-то с 1957 по 1961 год - когда калмыков вернули, сквозь фильтр цензуры просочились дозированные государством упоминания о трагедии народа. И потом ещё почти на тридцать лет был наложен строгий запрет на упоминания о ссылке. За это время ушла из жизни большая часть живых свидетелей тех страшных лет. А с ними ушла целая сибирская подконвойная эпоха. Тот огромный, непонятный для калмыцкого поколения тяжелый угрюмый мир, в котором одна трагедия перекипала в дру...