«Освободительные революции, начатые Ве¬ликим Октябрем, определяют облик XX ве¬ка» (65, 7). В этом — всемирно-исторический смысл и значение нашей революции, открыв-шей новую эру. Но Великий Октябрь в то же время — законное детище русской истории, преемник не только «...немеркнущего подви¬га героев Парижской Коммуны...», но и тра-диций «российского революционно-демо¬кратического движения» (65, 121). Может показаться удивительным, что всего восемь десятилетий отделяют Октябрьскую рево¬люцию от тех дней 1836 года, когда со стра¬ниц журнала «Телескоп» в обстановке жесто¬чайшей реакции николаевского деспотизма прозвучал на всю страну голос, полный отча¬яния: «Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и бу¬дущего, среди мертвого застоя... Истори¬ческий опыт для нас не существует; поколе¬ния и века протекли без пользы для нас. Глядя на нас, можно было бы сказать, что общий закон человечества отменен по отно¬шению к нам» (134, 111, 116—117).
Однако как раз со времени «Философиче¬ских писем» П. Я. Чаадаева в России, пережи-вщей трагедию декабризма, начинается про-цесс национального самосознания, поиск пере¬довой теории, способной указать на выход из тупика, в который завели страну феодально-крепостнические порядки, всесилие бюро¬кратии и деспотизма. Накануне открытия II конгресса Коминтерна В. И. Ленин дал
