В январе 1900 года Чехов приобрел для себя и своей семьи маленькую дачу на берегу в Гурзуфе. В письме к сестре, жившей тогда в Москве, он так описывал свое новое владение: «Я купил кусочек берега с купаньем и с Пушкинской скалой около пристани и парка в Гурзуфе. Принадлежит нам теперь целая бухточка, в которой может стоять лодка или катер. Дом паршивенький, но крытый черепицей, четыре комнаты, большие сени. Одно большое дерево – шелковица».К этому времени Чехов уже владел двумя участками и двумя дачами: на окраине Ялты, в деревне Верхняя Аутка для него был выстроен собственный дом, впоследствии названный «Белой дачей»; кроме того, еще ранее он купил участок с домом в татарской деревушке Кучук-Кой, в 27 верстах от Ялты по западному побережью.
Новое гурзуфское приобретение в большей мере, чем другие крымские владения Чехова, соответствовало тогдашним представлениям о даче, то есть месте летнего отдыха для семьи. Дом в Аутке находился далеко от моря и к тому же притягивал слишком много посетителей, чье внимание часто оказывалось назойливым. Кучук-койское именьице было неудобно из-за сложности подъезда к нему и отсутствия снабжения. В сравнении с ними гурзуфский домик имел неоспоримые преимущества. Добираться к нему было легко: дважды в день между Ялтой и Гурзуфом (14 верст) курсировал мальпост, можно было нанять и частный экипаж, а в тихую погоду доплыть паровым катером – он приходил три раза в день, стоимость билета составляла 50 копеек. В маленькой бухте можно было купаться и предаваться любимому чеховскому увлечению – рыбной ловле. По соседству, в имении П. И. Губонина, можно было пообедать в ресторане, купить продукты и необходимые мелочи в лавках, обратиться в аптеку, а в случае необходимости получить помощь постоянного врача. Гурзуф был соединен с Ялтой телефоном, с 1889 года здесь работала почтово-телеграфная контора. И в то же время купленный Чеховым каменистый мысок оставался достаточно уединенным местом, манившим писателя возможностью творческого затворничества. Даже отсутствие деревьев на участке превращалось в достоинство, поскольку давало возможность проявить свойственные чеховской семье садоводческие наклонности и умения.
В письмах к родным, еще не видевшим новой дачи, Чехов перечислял главные приметы нового имения. Известив о покупке в первую очередь сестру, через три недели он сообщил и младшему брату, жившему отдельно своей семьей: «Милый Иван, писал ли я тебе, что купил в Гурзуфе кусочек берега? Мне принадлежит маленькая бухта с прекрасным видом, собственными скалами, купаньем, рыбной ловлей и проч. и проч. Пристань и парк очень близко, 3 минуты ходьбы. Домишко есть, но жалкий, в 3 комнаты; одно дерево». Характерно, что в таком своеобразном инвентарном реестре первым делом все-таки обозначено то, что было важней всех материальных достоинств: «прекрасный вид».
Виды с чеховской дачи действительно открывались изумительные. И среди них особый интерес таила в себе скала, возвышавшаяся над домиком по левую сторону бухты. На скале находились развалины крепости времени византийского императора Юстиниана (VI в.). В наши дни эту крепость, как и скалу, иногда называют генуэзской – по следам укрепления, подновлявшегося генуэзцами в XIV столетии. Но для Чехова эта скала имела одно название – «Пушкинская».
Почти сто лет спустя Мария Николаевна Томашевская, внучка известных филологов Бориса Викторовича и Ирины Николаевны Томашевских, обратит внимание на это название – «Пушкинская скала» – в чеховских письмах и прокомментирует: «Чехов очень точно назвал именно скалу, увенчанную крепостью, – пушкинской. Именно сюда ходил Пушкин во время пребывания в Гурзуфе. Башни крепости и греческое кладбище на северном склоне скалы и описал он, с большой точностью, в черновых строфах стихотворения “Кто видел край, где роскошью природы…” Позднее, видимо, с целью отвадить тех, кто хотел посетить это прекрасное место, ставшее чьей-то собственностью (ныне владение “Артека”), имя Пушкина было присвоено другой скале и гроту, о которых у Пушкина упоминаний нет».
Не вызывает сомнения, что эта пушкинская семантика места была легко прочитана и усвоена Чеховым. Не исключено также, что она сыграла решающую роль при выборе писателем своей новой дачи.
В наше время, когда – благодаря научным трудам пушкинистов – о Пушкине в Гурзуфе известны детальные подробности, особенно любопытно выяснить, какая информация на эту тему была доступна Чехову и его современникам.
В некоторых справочных изданиях чеховской поры присутствовали сведения о пушкинских местах в Гурзуфе. В справочнике «Ялта и ее ближайшие окрестности», изданном Н. Р. Лупандиной в 1897 году, в рекламе губонинского парка было особо отмечено «достопримечательное место в Гурзуфе»: «Перед балконом дачи владельца имения стоит огромный платан, под которым любил отдыхать покойный поэт А. С. Пушкин, когда в 1820 г. он гостил здесь в семействе известного генерала Раевского». В «Путеводителе по Крыму» А. Безчинского приводилось описание этого платана и упоминалось еще одно «пушкинское» дерево: «Несколько в стороне от гостиниц находится старинный владельческий дом, подле которого показывают “Пушкинский платан”; под сенью этого ветвистого дерева, со стволом в 55 вершков в окружности, говорят, любил отдыхать поэт. С другой стороны дома находится кипарис, посаженный Пушкиным». В краткой статье о Гурзуфе, помещенной в «Энциклопедическом словаре» Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона, центральное место в описании губонинского имения отведено пушкинской тематике: «В обширном парке много редких растений. Показывают платан и кипарис Пушкина, под которыми поэт любил отдыхать, когда гостил здесь, в семействе генерала Раевского, в 1820 г. Тут были написаны им несколько известнейших стихотворений, как “Нереида”, “Редеет облаков летучая гряда” и др.».
Всё это добавляло особую привлекательность новому чеховскому владению. Близость Пушкинской скалы пробуждала вдохновение, благодаря ей гурзуфская бухта начинала казаться сказочным Лукоморьем, с детских лет знакомым по поэтическим строкам: «У Лукоморья дуб зеленый, златая цепь на дубе том…» Очень скоро Чехов начнет писать здесь пьесу «Три сестры», в текст которой включит эту пушкинскую цитату. Она будет звучать несколько раз, в первом и четвертом действиях в репликах Маши, и превратится в поэтический лейтмотив этой самой глубокой и сложной чеховской героини. Роль Маши в «Трех сестрах» станет одной из самых удачных и незабываемых ролей Ольги Леонардовны Книппер-Чеховой; не случайно именно ей, любимой жене и актрисе, Чехов и завещает кусочек своего гурзуфского Лукоморья, свою дачу в Гурзуфе.
И еще один пушкинский мотив вспоминался Чехову в этих местах. О том известно по воспоминаниям художника Константина Коровина. Как-то Чехов предложил ему в дар свой участок у моря и при этом добавил: «Хотите?.. Только там очень море шумит, “вечно”…» Это была цитата из пушкинского стихотворения «Талисман»: «Там, где море вечно плещет на пустынные скалы…» Эти строки, выходит, звучали в памяти и душе писателя, заново оживали в скалистой гурзуфской бухте.
И самое главное, что дало Чехову ощущение пушкинского Лукоморья. Пушкин ассоциативно связывался с Россией, и эта глубинная связь именно здесь, в Гурзуфе, около Пушкинской скалы, позволила Чехову ощутить, что Крым не так отдален от России, как ему до тех пор казалось. Вскоре после покупки дачи, 19 января 1900 года, он писал В. М. Соболевскому: «Из всех русских теплых мест самое лучшее пока – южный берег Крыма, это несомненно, что бы там ни говорили про кавказскую природу. Я недавно был в Гурзуфе около Пушкинской скалы и залюбовался видом, несмотря на то, что виды мне давно надоели. В Крыму уютней и ближе к России».
Теперь гурзуфская дача – один из отделов ялтинского Дома-музея А. П. Чехова. В 1990-е годы после реконструкции домику был возвращен первоначальный вид. С тех пор ежегодно в апреле здесь открывается и действует до ноября музейная экспозиция, рассказывающая об истории любви Антона Чехова и Ольги Книппер, о родных писателя, о знаменитых гостях дачи на протяжении ХХ века. Чеховская бухта, по-прежнему манящая поэтов, художников, ценителей красоты и любителей крымской природы, становится для многих из них «приютом спокойствия, трудов и вдохновенья».Автор: А. Г. Головачева, заместитель директора по научной работе Дома-музея А. П. Чехова в Ялте.